Колдовка

В далёком северном селе, где я родилась, семью нашу не очень-то жаловали. И всё из-за бабушки Гликерьи. Слыла она на всю округу самой что ни на есть настоящей ведьмой или, как говорили односельчане, — колдовкой. Бабушка Гликерья приходилась матерью моему отцу и проживала в небольшом флигельке рядом с нашим домом. Ко мне она была бесконечно добра и внимательна, и я частенько засиживалась допоздна в её чистенькой, но всегда полутёмной комнатке, со стен которой на меня смотрели очень странные иконы. Походили они на игральные карты: вроде бы портреты дам и кавалеров в рамочках, только с перевёрнутым отражением. Бабушка их берегла особо.

— Бабунюшка, а кто все эти люди? Они нам родня? — интересовалась я.

— Они мне самая родная родня! Помощники мои главные! Они да вот эта книжица, — морщинистые руки её бережно держали книгу в чёрном обветшалом переплёте. Страницы тоже были ветхими и пожелтевшими от времени.

Моё детское любопытство взяло верх, и я с удивлением разглядывала непонятные письменные знаки и изображения людей и зверей.

— Бабусенька, а зачем тебе эта книжка?

— Это, моя сладкая, книга жизни! Вот подрастёшь, и передам тебе свою силу. С этой силой ты всё сможешь! Что захочешь сделать – сделаешь. Парня ли приворожить, обидчика ли наказать, судьбы людские перевернуть — всё в твоих руках будет!

 

В один из пасмурных осенних дней бабушка слегла. Отец хотел её в районную больницу свезти, но она наотрез отказалась: «Смерть уж в головах стоит. Позови-ка лучше Дашутку». Мама моя была против моего общения с бабушкой. Она с ней почти и не общалась, только еду в её флигелек относила и долго там не задерживалась. Побаивалась свою свекровь-колдовку — мало ли что у той на уме. Да и люди её перед замужеством остерегали, мол, много всякого нехорошего за Гликерьей числилось.

Я присела рядом с бабушкой на кровать, и она, приподнявшись на подушке, потянулась ко мне:

— Дашутка, твоё время пришло, возьми меня за руку, силу свою передать тебе хочу. Станешь знатной колдовкой! Большую власть над людьми иметь будешь! Станут все тебя бояться и уважать! Захочешь — болезни и смерти нашлёшь, захочешь — с того света вернёшь!

— Нет, бабунюшка, — я испуганно спрятала за спину свои руки, — не хочу я злых дел творить! Не хочу, чтоб меня уважали из страха! Не хочу! (Я почти кричала, и слёзы невольно лились по моим щекам.) Я тебя очень люблю и жалею, но быть колдовкой не хочу! Нет! Нет!

 

Бабушка тяжко вздохнула, зашептала:

— Ну, тогда слушай внимательно: светлая ты, другая сила тебе нужна, а, значит, путь твой иной, чем мой будет. Тебе надо обязательно покреститься. Церкви-то разрушили все, да и не разрешается сейчас это, до беды недалеко, как узнают в школе. Ты вот что, пойди в соседнее село, там найди бывшего церковного батюшку Петра, скажи, мол, от старухи Гликерии я, внучка её, хочу крещение принять. Ещё скажи ему, мол, бабка слёзно просила на смертном одре, чтоб покрестил, последнюю просьбу исполнил чтоб. Он всё тайно и сделает. Любились в младости мы с ним дюже, но разошлись наши пути-дорожки. Жалкую о том всю жизнь свою… А как крещение-то примешь, так начинай путь свой к православной вере. Иди к Богу! Учись разговаривать с Ним как с отцом родным. Каждый день в Боге пребывай. Ни шагу без Бога. С себя больше спрашивай. Каждый грех свой видь, и взрасти в сердце своём любовь к людям. Вот и обретёшь ты силу. Сильнее этой силы и нет ничего! (Лицом к стене повернулась.) Ну, а сейчас ступай. Оставь меня одну…

 

Бабушку Гликерью схоронили за сельским кладбищем, сельчане поставили нам такое условие: колдовке не место рядом с хорошими людьми. Проводить её в последний путь никто не вышел, только из окошек смотрели, суетливо задёрнув занавески.

 

Я всё исполнила в точности, как говорила бабушка. Седенький батюшка Пётр сначала недоверчиво косился, слушая мою просьбу, но при упоминании имени Гликерья вдруг заплакал, провёл меня в горенку и совершил тайное Крещение. Перекрестил меня на дорожку и подарил Евангелие да ещё маленькую иконку Святой Троицы: «С Богом, деточка! Доброе дело задумала! Придёт время, восстановят храмы, и вернётся Господь в сердца людские!»

 

Поздней ночью вынесла я из флигелька все «иконы» бабушки, сверху на них положила чёрную книжицу, полила керосином и сожгла. Теперь в её бывшей комнатке я каждое утро и вечер, потаясь от родителей, читала и перечитывала удивительные писания о жизни Иисуса Христа. Постепенно карабкалась к православной вере. И всё твердила молитву «Отче наш…».

С особой строгостью относилась к себе, к своим поступкам, помыслам. В своём сердце я упорно растила любовь, любовь к этому миру, к своим землякам, ко всему живому. Сотни дней кропотливого труда над собой, и я впервые ощутила присутствие в моей жизни чего-то ранее мне не ведомого, доброго и надёжного, заботливого и дружественного, и догадалась — ведь это  Сам Господь! Это Его сила спасает и оберегает меня!

 

Частенько сельчане просили меня помочь колдовскими чарами исцелить то больного ребёнка, то домашний скот, или просто посодействовать в каких-нибудь насущных требах: «Дарья, ты же колдовкина внучка, значит, секреты колдовства знаешь точно. Не откажи соседям». Я не спорила. Становилась на молитву и просила искренне Святую Троицу о помощи. От всей души просила, от всего сердца! И помощь приходила. Господь милостив до простой сердечной мольбы.

 

В Великую Отечественную войну враг не зашёл в наш северный край, но вместе со всем народом мы пережили все тяготы и беды этого страшного времени. Все дееспособные мужики нашего села ушли на фронт, и уже начали сыпаться похоронки. Как-то утром в мой флигелёк постучали, на пороге стояли мои землячки — бабы, чьи мужья и сыновья сражались за Родину с фашистской ордой:

— Дашка, не отпирайся, мы знаем, что ты колдовка! Бабка Гликерья наверняка тебе свои навыки передала и ты можешь наколдовать, чтобы наши родные домой живыми вернулись. Давай, вспоминай, чему тебя бабка учила! Помоги нам!

 

Отпираться я не стала — это было бесполезно. Бабы возбуждены до предела, лица раскраснелись, в глазах огонь и ярость. Ну что тут будешь делать? Ладно. Колдовка, так колдовка.

— Вы, бабоньки, не шумите. Только мне одной не справиться. Сила большая нужна. Вместе мы «колдовать» будем. Вы сегодня поститесь, в грехах своих кайтесь, а вечерком все ко мне во флигель и приходите.

Так и сделали. Зажгла я свечку, поставила на стол иконку, что когда-то батюшка мне подарил. «Станем-ка, бабы, на колени. Повторяйте за мной слово в слово то, что буду говорить». И начала читать молитву. Бабы вторили мне и со слезами просили Господа даровать жизнь их солдатам. Так каждый вечер после тяжёлого трудового дня на полях и на ферме мы собирались в моём флигельке на всеобщее моление. И, о чудо Господне! Похоронки обходили наше село, и по окончанию войны двадцать пять мужчин вернулись живыми и невредимыми домой! Бабы наши, конечно, всё поняли про моё «колдовство», но с того времени хоть и называли меня колдовкой, только совсем незлобно из их уст это звучало, а любовно и ласково.

 

Прошло много лет. Господь дал мне долгую жизнь. Дал возможность присутствовать при смене века, сохранив при таком возрасте зрение, память, ум и способность двигаться. Я дождалась и внуков, и правнуков. Наслаждалась покоем, окружённая родными людьми. Но я никогда не думала, что когда-нибудь ещё придётся моей стране испытать вновь войну с фашизмом. Сегодня моя правнучка спросила:

— Баб Даша, а правда говорят, что ты колдовка? Научи и меня колдовать, чтобы я могла помочь нашим солдатам победить!

— Научу, милая, научу! Вот завтра с утра поведу тебя в храм. Будем со всеми вместе молить Боженьку слёзно о том, чтобы послал нам мира. Вдвоём-то мы с тобой слабоваты «колдовать», а вот общая молитва со всею Святой Церковью — это сила немереная! Ложись-ка спать пораньше, чтоб завтра к службе не опоздать, колдовка ты моя!

 

Лариса Романовская.