Военный Фролово в воспоминаниях ветерана педагогического труда Марии Бурмистровой
— Летом 1941-го я, как всегда, с дедушкой и бабушкой уехала в «Серебряные пруды», тогда это был Дом отдыха. Дедушка — Наум Епифанович Овечкин — работал там шеф-поваром (он обучился и документ на это получил, когда служил в царской армии). Я с любопытством смотрела, как прогуливаются по аллеям отдыхающие. Аллеи украшали розы и пирамидальные тополя, по которым вились цветы душистого горошка. Кроме главной, были ещё аллеи-спуски к пруду. В один из дней всегда степенно прогуливающиеся отдыхающие вдруг суматошно забегали по аллеям — кто с чемоданами, кто просто с охапками вещей… Оказалось, объявили, что началась война. Отдыхающих вывезли, «Серебряные пруды» опустели, и мы вернулись домой во Фролово.
…Мы жили на улице Московской рядом с клубом (бывшая церковь), который делил улицу на два проулка. Здесь, в центральной части города, висело на столбе радио, и горожане приходили узнать новости. Теперь стало особенно многолюдно. Но не было, как обычно, громких обсуждений, общего весёлого гомона. Город стал другим.
…В школе мы собирали посылки и отправляли на фронт. Помню, бабушка вязала трёхпалые перчатки: в варежках стрелять было неудобно, в обычных перчатках руки замерзали, а в таких и теплее, и палец для курка свободен. Ещё вышивали кисеты и клали туда табачок-самосад, когда был, или семечки тыквенные, может, кто сальца кусочек принесёт. Сверху — письмо, в котором рассказывали, как мы живём, как учимся, желали солдатам быстрее разбить врага и остаться в живых. Адрес на посылочном ящике писали: «на фронт».
…Всей школой мы собирали деньги на танк. Правда, не помню, купили ли.
…Школьные занятия не прекращались и во время войны. Школу отдали под госпиталь, а мы занимались по частным домам. Учились в здании на пересечении улиц Фроловской и Революционной (напротив, где сейчас ж/д аптека, был, наверное небольшой молокозаводик, его называли «молочка», здесь до войны делали мороженое в баночках по 15 и 20 копеек и самое большое за 1 рубль). Наша учительница — Мария Григорьевна Грабилина. Здесь я окончила 4 класс. В 5-ом училась в частном доме, с 6 по 9 классы — в здании на ул.Революционной (сейчас на этом месте детсад у книжного магазина). Учились в три смены.
…В ж/д больнице теперь был госпиталь. Там работала моя тётя, и девчонки-подружки предложили: попроси тётю, чтобы нас в госпиталь пускали, будем помогать. Нам сказали, что мы маленькие ещё, чтобы помогать, а приходить разрешили. Всё, что мамы дома давали (жареную или пареную тыкву, семечки, квашеное молоко в горшке, солёные огурчики, что-то печеное, иногда были махорка и сало), складывали в зембель (плетеная корзина), Нина брала гитару, и мы шли в госпиталь. Мы — это я, Нина Сабаева, Ида Носова, Лариса Калачева и Маша Блинова. Приходили в палату выздоравливающих, ставили гостинцы на стол и начинали свой концерт — читали стихи, пели «Катюшу», «Синий платочек». Один раз пришли, нам говорят, что из других палат солдаты просят, чтобы выступали в коридоре. В то время по стране разлетелось стихотворение Константина Симонова «Жди меня». Его печатали в газетах, читали по радио. Выучить его мы поручили Нине. Семья Иды уже получила похоронку на отца, у других девчат воевали, а у Нины был дома по брони. Но и она, когда читала, расплакалась. «Увидела, как солдат смахивает слезу, и не сдержалась», — объясняла потом.
В госпиталь мы ходили по воскресеньям зимой. Летом школьники работали на полях колхозов имени Ленина и Сталина. Собирали с колосьев вредителя «черепашку». У каждого с одной стороны висела бутылочка с водой (знаете, лето 42-го какое было жаркое!), с другой — ёмкость для «черепашек». Ещё траву в хлебах дёргали ту, что выше нашего роста. После того как комбайны собрали урожай, мы шли и собирали упавшие колоски. Помню, как шедший рядом мальчишка положил в рот зёрнышко из колоска, а другой ему: «Солдаты в окопах голодают, а ты…». Никто ни один колосок больше не тронул. На токах работали, осенью картошку на полях копали… Много тогда детские руки переделали…
…Продукты — сахар, крупы, хлеб — нам давали по карточкам. Отовариваться мы ходили в магазин на улице Народной. А знаете, здесь раньше была булыжная мостовая.
…В военные годы в городе было настоящее нашествие мышей. Кусочек хлеба негде было спрятать, если, конечно, оставался – они обязательно найдут. На мышей ставили самодельные ловушки, а внизу стояло ведро с водой, в которое мыши скатывались. Утром по полведра набиралось. Грызуны, вши разносили болезни, я тоже тифом переболела. Ещё говорили, что в ж/д саду у водокачки нашли целую коробку с насекомыми, видимо, сбросили с самолёта. Коробку отнесли в милицию. Война велась на всех «фронтах».
…К осени 1942-го у нас дома появился рюкзак. Бабушка сказала: «Не трогай, это дяди Андрюши». Заглянуть внутрь я не осмелилась, а на ощупь поняла, что там котелок, кружка, одежда. Уже потом мне рассказали, что в городе формировался партизанский отряд, и дядя, как уполномоченный по заготовкам по Фроловскому району, был в его составе.
…В 1942-м над городом стали летать самолёты. Мы научились по звуку определять чьи: тонкий «у-у-у» – это наш летит, тяжёлое «вух-вух» – немецкий, гружённый – в сторону Дона, Сталинграда. В городе стали давать сигналы воздушной тревоги, но самолёты пролетали мимо, и со временем люди привыкли и перестали прятаться, даже подшучивали: подожди сигналить, мы ещё кашу не доели…
…Появились солдаты. Нам на постой определили троих. И так по всем соседским домам. Во дворах они выкопали окопы (почему-то «змейкой»). На улице росли большие клёны, под них попрятали пушки. Все окна уже были заклеены бумагой на случай бомбёжки, за соблюдением светомаскировки строго следили – по городу в тёмное время суток ходил патруль, у кого светились окна, стучали, чтоб немедленно закрыли. Патрулём ходили и мы, 12-13-летние (уже считались большими).
…Вечер, нам огород пора поливать, тут тревога – паровозные гудки. Мы к ним уже привыкли и перестали обращать внимание. В этот день в магазине давали сахар по карточкам, очередь так и осталась стоять. Взяв ведро, я пошла за водой к колодцу (он был через дом от нас). Дедушка был на работе (шеф-повар вокзального ресторана), он тоже никогда во время тревог не уходил домой, а в этот раз, говорил, как будто кто поднял и отправил. Только он в калитку, началась бомбёжка, он – в окоп к солдатам. Я в это время уже один раз принесла воду и снова пошла. Теперь стою у колодца, пока ещё гудит тревога. Нарастает гул самолётов, смотрю вверх: самолёты – один, два, три… Не помню, сколько насчитала. И они всё ближе, вот уже различимы кресты на них, и вдруг невообразимый вой, гул, треск… Я – под клён, очень страшно. Рядом сарай, я – туда, а там ещё страшнее – осколки, комья земли бьют по стенам, по крыше… Выбегаю наружу, вокруг бомбёжка… Бог спас меня: откуда-то выскочил солдат, схватил — и в окоп. Пока самолёты заходили на второй круг, я побежала домой. В «нашем» окопе уже битком народу, а люди ещё бегут с Московской, Фроловской. Бабушка читает «Отче наш», кто-то рядом – «Живые помощи», а я ничего не знаю – пионерка. Уткнулась в бабушку, страшно… Это была первая бомбёжка города. 22 июля 1942 года.
…Вернулись мы в свой дом только ранней весной следующего года (бомбёжки продолжались до февраля, в основном бомбили железную дорогу), всё это время жили у родных в Грачах. Начали очищать двор от прилетевших осколков, и я ковыряла те, что поменьше, старым ножом. Под кухней оказалась большая железка, я пошла к деду за лопатой. Он глянул и ахнул: «Это же снаряд…». Побежал в военкомат. Снаряд потом вывезли.
…Утром мы ещё спали, когда раздался стук – барабанили сразу и в дверь, и в окно. Мы повскакивали: что случилось? Моя подружка Ида стучит в окно, её мама тётя Нюся – в дверь: «Радио включите! Война закончилась!». Так мы узнали, что пришла Победа. Кинулись обниматься, слёзы… Народ бежит по улице, все – к радио. Где-то заиграла гармошка. Люди и поют, и плачут… А потом через станцию вновь пошли составы – повезли солдат с фронта. Мы, нарвав полевых цветов, прихватив из дома что-нибудь съестное, бегали встречать эшелоны. Ещё долго над станцией стоял дух Победы…
Записала Светлана Базилевская.