Откуда берётся энергия разрушения
…Привокзальная площадь залита солнцем. В его лучах ещё величественнее смотрятся застывшие в монументе буровики-нефтяники. А вокруг них — детский праздник: ярко пестрят качели и горки, бегают в нарядных курточках малыши. Весна. Настроение. И вдруг:
— Да как вам не стыдно! Девчата хуже пацанов стали! — вскочила с лавочки женщина и направилась прочь. На кораблике-пружинке «играют» три девицы лет эдак 16-17-ти. Одна уселась верхом на него, а две другие накренили качели до земли, видимо, пытаясь свалить подружку. Развлекаются, смеются. На возмущение женщины, что эти игровые конструкции для малышей, не реагируют, кажется, даже сильнее стали раскачивать кораблик.
— Девчонки, а можно я вас для газеты сфотографирую? Я как раз материал пишу о подростках, которые ломают качели, — достаю мобильный телефон с камерой в надежде, что сейчас пристыжу хулиганок и они разбегутся. Но не тут-то было. Наездница кораблика закинула ногу на ногу, поправила солнечные очки и воздушный шарфик:
— Давайте! Хоть как-то прославимся!
Вторая уселась позировать на соседней рыбке-пружинке. И только третья отошла в сторону, замахала руками:
— Меня не надо!
— Девчонки, а вы знаете, кто всё это сделал? — окидываю взглядом игровую площадку.
— И кто?
Как ни удивительно, выслушали моё краткое повествование о меценате, Почётном жителе города, который помогает в благоустройстве своей малой родины.
— Вы же такие красивые, выйдете замуж, придёте сюда со своими детками играть… Представляете, а тут всё поломано?
— А может, мы вообще не в этом городе будем жить!
Может, и не в этом… Вот только энергию разрушения повезёте с собой куда угодно. Этого я им уже не сказала. Ведь энергия разрушения появилась у них не сама по себе. Всё из семьи.
Есть у Виктора Астафьева рассказ «Пакость». Автор на примере двух изб, покинутых волею судеб, показывает разное отношение к своему дому, к малой родине и окружающим.
«Я заглянул в окно покинутой избы. В ней …три старенькие иконы тускло отсвечивали святыми ликами в переднем углу. Крашеные полы в горнице, в середней и в кути были чисто вымыты, русская печь закрыта заслонкой, верх печи был задернут выцветшей ситцевой занавеской. На припечке опрокинуты чугунки, сковорода, в подпечье — ухваты, кочерга, сковородник, и прямо к припечью сложено беремя сухих дров… Здесь жили хозяева! Настоящие. Они не теряли веры, что в их дом кто-то придет не браконьером и бродягой — жителем придет, и с крестьянской обстоятельностью приготовили для него все необходимое». В другой избе: «…кавардак невообразимый. На столе после еды все брошено, чашки, ложки, кружки заплесневели. Меж ними птичий и мышиный помет, на полу иссохшая и погнившая картошка, воняет кадка с прокисшей капустой… Печка закопчена и скособочена, порванные тетради и книжки валяются по полу, и всюду бутылки, бутылки, из-под бормотухи и водки, большие и маленькие, битые и целые, — отсюда не выселялись, помолясь у порога и поклонившись покидаемому отеческому углу, здесь не было ни Бога, ни памяти…».
Вот и вырастают в таких «избах» пакостники, которые встают грязными ботинками на лавочки, «украшают» матерными словами свежевыкрашенные стены, ломают скульптуры и качели…
Лариса Косьян.