Человек в скуфье

Памяти моей любимой мамочки Галины Поповой

Мама посвятила 40 лет своей жизни журналистике, её статьи и очерки рассказывали о судьбах наших земляков, рубрика, которую она вела так и называлась «На житейских перекрестках». Однажды, будучи уже в преклонном возрасте, мама призналась:

— Знаешь, дочка, мне никогда не было стыдно за мои публикации в нашей газете, кроме одной. Стыдно до боли в сердце и до слёз. Я очень раскаиваюсь за свою глупую самоуверенность и гордыню. Ты когда-нибудь напиши об этом.

— Что же это за статья, мама?

— «Человек в скуфейке».

И я припомнила. Предыстория той статьи что-то перевернула в моем детском сознании. Это были семидесятые, точно не помню, какой год. В горкоме партии маме дали задание написать разгромную статью о церковнослужителях, о православной вере, вообще обо всем, что связано с религией. Причем идти самой в церковь ей настрого запретили: «Чтобы коммунист шёл к попу за интервью? Ни в коем случае! И в редакцию его приглашать нечего — много чести. А вот лучше позвоните по телефону в церковь и назначьте встречу в своем доме. Живете вы далеко от центра, вот и пусть пешочком пройдется». Жили мы действительно далековато, а зима в тот год выдалась снежная, с метелями да морозами, иногда даже автобусы не ходили по этому маршруту. Мне в то время было лет двенадцать-тринадцать. В субботу мама оповестила всю нашу семью — папу, дедушку, бабушку и меня — что завтра к нам в дом придёт поп, и приём ему нужно оказать как можно прохладнее. А мне сказала: «Ты ведь пионерка, а значит, атеист. Сядешь и будешь слушать и запоминать, что религия христианства — это настоящая ересь. А все речи попов лишь одурманивают людей». В общем, к утру следующего дня я была настроена по отношению к этому неизвестному попу враждебно и воинственно, как и все члены нашей семьи.

 

И вот в дверь постучали. Бабушка открыла, и я увидела в прихожей пожилого бородатого сухонького высокого старца в длинном чёрном пальто, с такой же чёрной шапочкой на длинных седых волосах. Мама пригласила его в зал, предложила стул, а сама села напротив с блокнотом и авторучкой в руках. И я, и папа, и бабушка с дедушкой, примостившись на диване, внимательно разглядывали гостя. Я ожидала, что поп поведет себя нагло и высокомерно, но он очень почтительно и смиренно поклонился нам всем и сказал: «Мир вашему дому, дети мои!». Потом всё с тем же почтением обратился к маме:

— Я знаю, дочь моя, что тебя заставили дурно написать о Церкви православной. Знаю, что меня специально заставили проделать этот неблизкий путь до твоего жилища в такую вьюжную погоду, чтобы унизить и оскорбить мой сан. Но я искренне прощаю и тебя, и тех, кто руководит тобою, ибо Господь велел нам прощать. И тебе и им, и всем твоим близким я от души желаю здоровья, благополучия и помощи Божией! Я знаю, что ты опубликуешь эту статью, и она будет недоброй для меня и для нашей веры. Но я скажу тебе главное: придет время, и ты уверуешь в Господа, станешь настоящей христианкой, твои нынешние убеждения изменятся, и ты будешь горько сожалеть об этой статье. Ну, давай начнём наш разговор.

На протяжении всей беседы мама, как мне показалось, дерзко и заносчиво задавала ему каверзные провокационные вопросы, а батюшка спокойно, с доброй улыбкой, безо всякой обиды отвечал, разъяснял нам смысл заповедей, толковал цитаты из Евангелия. И такая исходила добросердечность от его речей, его взгляда, всего его поведения, такие спокойствие и мудрость, что вся моя враждебность улетучилась, а душа наполнилась симпатией и уважением к этому священнику. Я представила себе, как этот старик брел сквозь метель в своей рясе и тонком пальтишке, как ветер нещадно трепал его седые волосы, но он всё шёл, терпя холод и долготу пути, чтобы отстоять свою веру, отстоять своего Бога! Какой же сильной и непоколебимой должна быть эта самая вера?! И никакого дурмана вроде в его речах нет, напротив — только о милосердии, о сострадании, о добре.

Я внимательно вслушивалась в порой непонятные мне слова. А батюшка всё говорил и говорил о Божественной любви, доброте и мужестве распятого Христа, о подвигах апостолов, о воскрешении и о многих других чудесах. И мне стало казаться, что ведь он прав. Что его вера сильнее и нужнее, чем внушаемый нам атеизм. Я глянула на бабушку — она плакала. Дед как-то стеснительно отвернулся.

Поп, учтиво распрощавшись, перекрестил меня.

— Ты тоже уверуешь. И вместе с мамой придёшь на своё первое причастие, — улыбнулся он ласково, поклонился нам, и ушёл в метель.

Я бросилась к маме:

— Мамочка, пожалуйста, не пиши плохо про этого попа! Он очень хороший! Бабушка, плача, произнесла:

— Галя, а ведь надо бы нам жить именно так, как он говорил.

По растерянному виду мамы я поняла, что победу в этом идеологическом диалоге одержал священник. И мама усомнилась в своей правоте. Но с руководством не поспоришь. Черновое название статьи «Человек в скуфье» (головной убор священнослужителей) не устроило партийные органы, показалось слишком уж уважительным. Поэтому в номере она была озаглавлена немного небрежно «Человек в скуфейке».

 

Прошло много лет. Всё произошло именно так, как предсказывал батюшка. Мама приняла крещение, стала истиной христианкой. Привела к вере и меня. И на первом моём причастии получила материнскую молитву. И сейчас, молясь о маминой душе, я прошу Господа простить ей эту несправедливую, жестокую и обидную статью. Слыша, как порой ругают священников, я вспоминаю батюшку, приходившего в наш дом. Вспоминаю его добродушную улыбку, терпеливое вразумление с любовью и смирением нас, таких заблудших и далёких от истинной настоящей правды — православной веры! И всех священнослужителей в моем представлении объединяет его светлый образ. Сейчас, к счастью, у нас свободное вероисповедание. А в то время претерпевать гонения, отстаивать православие и веру во Христа — я считаю, это было подвигом! Вот почему теперь я всегда низко кланяюсь человеку в скуфье — служителю самой важной заповеди — человеколюбия — единственному и верному посреднику между нами и Господом!

Лариса Романовская.

Оставьте первый комментарий

Отправить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован.


*