Каждый свой вечер я начинаю по давно установленной традиции, вернее, ставшей уже и моей традиции бабы Степы. Варю свежемолотый кофе, набиваю табачком из старого полотняного мешочка такую же старенькую чуть треснувшую деревянную трубку и начинаю вспоминать…
Тогда, в девяностых, мне, как бывшему детдомовцу и молодому начинающему журналисту, редакция газеты, которой я служил верой и правдой, публикуя очерки на самые острые злободневные темы, выделила служебную комнату в питерской коммуналке. Соседи мои по квартире оказались на редкость дружными и приветливыми людьми. Кроме меня там проживали две молодые семьи и одинокая пожилая женщина, которую все величали по-доброму уважительно «Баба Стёпа». Была она, что называется, душой нашего жилища. Всегда опрятно одетая, с неизменным гребешком с тремя красненькими камешками в седых волосах, она заходила на общую кухню, надевала цветастый передник, и сразу же утро становилось поистине добрым для нас, домочадцев.
— Елена, у Юрки носок прохудился, давай я заштопаю. Лиза, ты иди по делам, а с Манечкой я посижу, вот сейчас кашку ей сварю, будем с ней завтракать. Василий, где у нас ломик? Завтра хочу наледь около подъезда отдолбить, а то скользковато. К ужину наварю всем борща, так что милости прошу с зимнего холода на горяченькое!
И штопала, нянчила, варила, убирала площадь общего пользования, невзирая на установленные дни дежурства по квартире. Спорить с ней было бесполезно.
— Вы молодые, на своих работах и так устаете, а я целый день дома. Надо же мне чем-то заниматься, чтоб старость отгонять. Да и, в конце концов, должна же у вас быть своя заботливая бабушка!
Меня она опекала особо. В первый же вечер накормила ужином, забрала в стирку рубашку, хотя я долго убеждал её, что сам могу себя обслужить.
— Негоже это, сынок, ты человек занятой, некогда тебе за твоей писаниной супы варить, а на сухомятке далеко не уедешь. Ты пиши, это у тебя хорошо получается, я люблю твои рассказы читать, душевно у тебя выходит. А мне в радость тебе угодить. Ты вот, если можешь, достань мне кофейных зернышек. Очень я кофе уважаю, — говорила она.
И я доставал. Тогда это был дефицит, и иногда приходилось покупать у спекулянтов, но к вечеру я радостный вручал бабе Степе заветный пакетик. В её чистенькой, скромно обставленной комнатке мы на маленькой ручной мельнице мололи ароматнейший продукт, и она отправлялась на кухню варить любимый свой напиток. Разлив его по чашкам, Баба Стёпа доставала из ящика шкафа старую, видавшую виды деревянную трубку и такой же старый выцветший полотняный мешочек с табаком.
— Побалуемся на ночь глядя?! — раскуривала трубочку, прихлебывала кофеек и блаженного улыбалась.
Все праздники мы, соседи, сообща отмечали на общей кухне. Сдвигали столы, расставляли тарелки с нехитрой снедью, вели беседы, пели песни, танцевали под бобинный магнитофон. Однажды накануне Дня Победы — восьмого мая — в дверь позвонили. Двое мужчин в военной форме представились служащими районного военкомата и попросили пригласить Стрельцову Степаниду Семеновну. Мы растерялись, вроде нет у нас такой.
— Я — Степанида Стрельцова, — вышла из кухни баба Степа, вытирая руки о передник. — Вы уж извиняйте, сынки, захлопоталась, блинцов для малышни затеяла, не успела утром в военкомат.
-Ничего страшного, мы Вам награду на дом доставили. Поздравляем Вас с великим праздником! Здоровья, Вам, Степанида Семеновна! Ждём Вас завтра на парад! — улыбнулся молоденькой лейтенант и протянул бабе Степе коробочку с медалью «За боевые заслуги».
Мы опешили, воцарилась тишина, а баба Степа:
— Ну, чего рты-то пораскрыли? Каждый год в этот день военком нас собирает, всех, кто ещё в живых остался.
День Победы после парада мы отмечали, как повелось, за общим столом. Степанида Семеновна (именно так все стали величать её теперь) вышла к столу в нарядном платье и в пиджаке, сияющем от множества наградных значков и медалей. К великому своему стыду мы не ведали и не знали о том, что рядом с нами живёт настоящий герой Великой Отечественной.
— И чего вы меня по имени отчеству? Зовите, как прежде — бабой Степой, — смущалась она.
Вечером мы пили кофе в её комнате, баба Стёпа дымила своей трубочкой:
— Я войну от начала до конца прошла. Двадцать исполнилось мне, окончила курсы связистов, и – на передовую. Всякое бывало, всего натерпелась и насмотрелась, на весь век в памяти война. Ну, об этом что рассказывать?.. Ты и книги читал о военных подвигах, и фильмы смотрел военные. Хоть и понаслышке, а представление обо всех страстях и ужасах тех имеешь. А расскажу-ка я тебе лучше про любовь! В сорок четвёртом прислали к нам в батальон молодого капитана, имевшего уже орден и две медали «За отвагу». Разведчиком он слыл первостепенным. Светловолосый такой, голубоглазый, улыбчивый. Приглянулись мы друг другу как-то сразу. И каждую свободную минутку вместе проводили, молодость — она и на войне молодость, любовь не ведает ни страха, ни смерти. Да еще и весна в ту пору выдалась ранняя, цвело все и благоухало. И будто для нас двоих существовал это мир, эта нежная пахучая красота! Он как-то спросил:
— Почему тебя все Степой кличут? Непривычное имя для девушки.
— Степанида — уж больно длинновато, Стёпа — коротко и ясно.
— Нет, не Стёпа ты, а – Стеша. Стешенька моя!
Пожениться собирались, командиру уж заявления подали. Война заканчивалась, мечтали о светлом будущем. Да не суждено было… Отняла война моё счастье. А любовь нашу я через всю жизнь пронесла. Трубочка-то эта — моего ненаглядного. Ему от деда досталась, очень он ею дорожил. Трубочкой, да кисетом дедовым. Как в разведку идёт, то трубочку и кисет мне отдаёт: «Сберегай, Стеша. Вернусь – покурим». Не вернулся. Вот и прикипела я к трубочке его. Говорил часто мне: «Вот отвоюем, повезу тебя в Ленинград, красивый город, я там на экскурсии был. Будем вечерами кофе настоящий варить, трубочку курить и вспоминать нашу весну». Так что после войны приехала я сюда, устроилась работать телефонисткой, комнату эту получила, день мой весь в делах, а вечер — вечер ему посвящаю: кофе пью, трубочку курю.
…Много лет прошло. Давно уже мог бы квартиру хорошую отдельную получить, да вот сросся я с этой коммуналкой навек. Похоронил бабу Степу, перед смертью просила: «Сынок, береги трубочку. Вспоминай нас! Покуда хоть один живой человек нас помнит — мы живы!». Перешёл жить в её комнату, выкупил её со временем, и каждый вечер пересматриваю её фронтовые пожелтевшие фото, на которых удалая чернобровая красавица Стеша обнимает светловолосого голубоглазого капитана.
День проходит в заботах и обязанностях: помогаю молодым соседям обустраивать быт, по выходным гуляю с их малышами во дворе, стараюсь быть хоть мало-мальски полезным людям, как баба Степа. А вечера — вечера особая статья: только для них двоих — молодого капитана и красавицы-связистки Стешеньки. Варю кофе, набиваю табаком трубку, кладу перед собой гребешок с тремя красными камешками, и… снова вижу лучистые и по-юному озорные глаза бабы Степы: «Побалуемся на ночь глядя?!».
Лариса Романовская.
Отправить ответ