Раннее летнее утро. Воздух чист и свеж. Из-за горизонта выглянуло солнце и неспешно стало подниматься вверх. На голубом небе ни облачка, все предвещало хороший день, но к полудню начало парить.
Почесывая седую бороду, наш сосед Потапыч проговорил: «Быть нонча дожжю!». По небу плыли тучи — тяжелые, грозовые. Они не просто плыли одна за одной, они сталкивались, вращались. Казалось, в них что-то живое заставляет их вести непомерную борьбу. Раздались удары грома, засверкала молния, пошел дождь. Он то утихал, то с новой силой стучал по иссохшей земле. Хутор был во власти стихии. Вечерело. Надо идти встречать корову, это обязанность была наша, подростков. Обычно мы ждем стадо под раиной (дерево) на отшибе хутора. Но сегодня мокнуть под дождем и слушать раскаты грома нам страшно, и мы бежим к ближайшему дому, в нём живёт Иван Тимофеевич и его семья. Дверь открыта, и мы, промокшие, гурьбой забегаем в чулан (коридор), где сидят хозяйка дома Куля (Акулина) с ребенком на руках и две ее девочки Уля и Тоня.
Уселись и мы, поджидая с пастбища стадо коров. А гроза все сильнее, мы крестимся и закрываем глаза. Заплакал ребенок, и Куля пошла укладывать его в зыбку. Как только она приоткрыла дверь в избу, раздался страшный удар грома и треск молнии. В доме все заволокло дымом.
И тут… мы видим: Куля лежит на пороге, а малыш громко плачет. Мы, детвора, кинулись по домам, забыв про своих коров. (Наша Зорька сама пришла на свой баз, промокшая и, конечно, напуганная грозой).
Сбежались люди, вынесли Кулю во двор, положили на мокрую землю, закопали её, ждали, что женщина очнется, вздохнет, откроет глаза, но… Куля была мертва. Ее убила шаровая молния, влетевшая в разбитый глазок (стекло) — когда Куля приоткрыла дверь, потянуло сквозняком через этот глазок, и молнию тоже потянуло этим сквозняком в дом. Из комнаты молния пролетела в чулан, потом через открытую дверь — во двор. По пути она обожгла тех из нас, кто сидел-стоял ближе к ней.
Пострадала моя подруга Мария Вихлянцева — она все лето болела, но осталась жива. Досталась и еще одной девочке – Марии Давыдовой. А мальчик, что был на руках у Кули? Он остался жив. Ему обожгло только руку.
Люди говорили, что видели эту шаровую молнию, как она с колхозного двора «плыла» к дому Кузнецовых. Прошли годы, а я до сих пор боюсь грозы.
…Овдовел Иван Тимофеевич, осиротели его дети. Хуторяне жалели эту семью, помогали чем могли. Прошло некоторое время, и Иван Тимофеевич понял, что детям нужны забота и внимание, женская ласка.
Бабушке Степаниде в ее годы было уже не под силу ухаживать за детьми. И тогда Иван Тимофеевич привел в дом женщину, мачеху своим детям. Но она не сумела или не захотела стать детям матерью.
…Наступил тысяча девятьсот сорок первый год. Война… Ивана Тимофеевича, как и других мужчин-хуторян, мобилизовали на войну. Остались дети без отца. А проклятая война все ближе, и в сорок втором она докатилась до наших мест. Немцы уже много раз бомбили беззащитный хуторок. Один раз бомба попала в дом бабушки Степаниды. Погибла и старушка, и много солдат, находившихся в доме (шли на передовую к Дону).
Младший сын Степаниды, тоже Иван, успел выскочить из дома во двор. Взрывной волной его подбросило вверх, потом ударило о землю, но парень остался жив (был потом призван на фронт, где и погиб).
Второй раз осиротели Кулины дети, остались без бабушки.
Отец на войне защищает родную страну, дети страдают здесь, в прифронтовой полосе. И голод, и холод. Все хлебнули бедные сиротки, ожидая с войны отца.
Не дождались бедняжки своего папаню. Не пришел домой Иван Тимофеевич, не обнял, не приласкал он своих деток. Погиб славный казак, защищая Отчизну. В третий раз осиротели его дети…
Мария Матяшова.